Письма сыну.

Принцесса · Активный участник

Письма к сыну Евгения Леонова

Андрюша, ты люби меня, как я люблю тебя. Ты знаешь, это какое богатство – любовь. Правда, некоторые считают, что моя любовь какая-то не такая и от нее, мол, один вред. А может, на самом деле моя любовь помешала тебе быть примерным школьником? Ведь я ни разу так и не выпорол тебя за все девять школьных лет.

Помнишь, ты строил рожи у доски, класс хохотал, а учительница потом долго мне выговаривала. Вид у меня был трижды виноватого, точно я стою в углу, а она меня отчитывает как мальчишку. Я уже готов на любые унижения, а ей все мало: «Ведь урок сорван… – ведь мы не занимаемся полноценно сорок пять минут.. – ведь сам ничего не знает и другим учиться не дает… – ведь придется вам его из школы забрать… – ведь слова на него не действуют…»

Пропотели рубашка, пиджак и мокасины, а она все не унималась. «Ну, думаю, дам сегодня затрещину, всё!» С этими мыслями пересекаю школьный двор и выхожу на Комсомольский проспект. От волнения не могу сесть ни в такси, ни в троллейбус, так и иду пешком… Женщина тащит тяжелую сумку, ребенок плачет, увидев меня, улыбается, спиной слышу, мать говорит: «Вот и Винни Пух над тобой смеется…»

Незнакомый человек здоровается со мной… Осенний ветерок обдувает меня. Подхожу к дому с чувством, что принял на себя удар, и ладно. Вхожу в дом, окончательно забыв про затрещину, а увидев тебя, спрашиваю: «Что за рожи ты там строил, что всем понравилось, покажи-ка». И мы хохочем.

И так до следующего вызова. Мать не идет в школу. А я лежу и думаю: хоть бы ночью вызвали на съемку в другой город или с репетиции не отпустили бы… Но Ванда утром плачет, и я отменяю вылет, отпрашиваюсь с репетиции, я бегу в школу занять свою позицию в углу. Какие только мелочи достойны наших переживаний…

Я оттого и пишу эти письма, чтобы исправить что-то неправильное, и выгляжу, наверное, смешным и нелепым, как некоторые мои персонажи. Но ведь это я! В сущности, дружочек, ничего нет проще живой тревоги отцовского сердца.

Когда я один, вне дома, тоскуя, вспоминаю каждое твое слово и каждый вопрос, мне хочется бесконечно с тобой разговаривать, кажется, и жизни не хватит обо всем поговорить. Но знаешь, что самое главное, я это понял после смерти своей мамы, нашей бабушки. Эх, Андрюша, есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек и есть твоя защита. А я уже скоро буду дома.

Отец.

ЕВГЕНИЙ ЛЕОНОВ

Письма сыну

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Два обстоятельства хотел бы я поведать читателю, который возьмет в руки эту книгу.

Первое: мою книгу написал не я, вернее, не только я.

Дело было так: одно московское издательство предложило мне написать книгу в серии "Мастера искусства - молодежи". Возникла пауза, такая большая сценическая пауза - немая сцена! - но я не отказался. Поскольку я пел, не умея петь, и даже пел перед изумленным Дмитри-ем Дмитриевичем Шостаковичем его сочинение к фильму "Москва - Черемушки", не попадая ни в одну ноту, то я и на этот раз на что-то надеялся. Я стал рассказывать своим друзьям об этом предложении. Все в недоумении пожимали плечами: как, мол, так, книгу написать, легко сказать. Я и сам это понимал. Но у меня есть друг - Нинель Хазбулатовна Исмаилова. Она журналист. Мы с ней двадцать лет беседуем об искусстве, о жизни, об Андрюшках. У меня есть сын Андрей, и у нее есть сын Андрей, и они тоже дружат; и считается, что я их балую, а она их воспитывает, а когда я их воспитываю, она их балует. Поэтому мы вместе сделали телевизионную передачу для родителей "О пользе смеха в воспитании". А еще раньше она написала обо мне книгу, которая вышла в издательстве "Искусство". И если я затрудняюсь ответить на какой-нибудь вопрос о своем творчестве, я звоню ей - и все проясняется. И вот я ждал, что скажет она.

Она улыбнулась и сказала: "Хорошая книга может быть знаешь какая? - Я не знал. - Письма сыну".

Возникла пауза. Все, кто был в комнате, переглянулись. Большая пауза, которую в кинема-тографе принято забивать дикторским текстом. Дело в том, что я по своей актерской профессии много разъезжал и всегда писал письма сыну, и когда он был совсем маленький, и когда вырос. Многие письма сохранились, но я понимал, конечно, что для книги надо писать заново - нужен иной, не внутрисемейный масштаб разговора о жизни и творчестве, и надо попытаться сформули-ровать свое кредо. Немая сцена кончилась, и мы договорились о беседах, которые стали записы-вать на магнитофон. И работа пошла.

Так образовалась эта литературная семья, которую скрепила круглая печать издательства.

Второе: эта книга не мемуары в обычном смысле, хотя материалом для нее послужили мои жизненные наблюдения, встречи, разговоры, впечатления. Изложены они подчас как воспомина-ния, но не хронология определяет последовательность событий и фактов моей жизни, а логика размышлений, обращенных к сыну - школьнику, студенту, артисту, солдату. Мне кажется, подлинная цена наших знаний о жизни обнаруживается не сразу; с годами в сознании расширяется значение того или иного события, ибо память соединяется с новыми впечатлениями. Человеческая память не сундук со старьем, мы помним то, что не теряет для нас смысл, а стало быть, связано непосредственно с сегодняшним чувством.

Евгений Леонов

Письма школьнику

Ленинград. 27.IX. 74

Андрюшенька,

только положил телефонную трубку - и сразу захотелось еще что-то сказать. Глянул на часы - полночь. И вот пишу. Однако ты хорош, сыночек, специально, что ли, ждал, пока уеду, чтобы по телефону сказать о своем решении поступать в театральное - то ли шутка, то ли слишком серьезно...

Радуюсь ли я, что ты хочешь стать актером? Радуюсь, это укрепляет наше родство, ибо нет ничего выше духовного братства. Но сказать по совести, это меня и пугает - труден актерский путь. Мое упущение, ошибка, что моих трудностей ты не знал. А ведь есть только одна цена в искусстве беспощадность к себе. Ах, сынок, я в смятении. Я подумаю. Я напишу тебе.

Отец

Ленинград. 28.IX. 74

Андрей,

остаюсь в Ленинграде на две недели, поэтому буду писать длинно, буду писать тебе каждый день.

Я не собираюсь умирать - мне еще нет пятидесяти. Я работаю и буду падать и подниматья, и ошибаться, и мучиться, как я радовался, и мучился, и переживал всегда... Я просто хочу тебе, а может, и твоим товарищам, и не только тем, кто будет работать в искусстве, рассказать о том, как я падал и счастлив был, как я работал, с кем встречался, кого терял, приобретал...

Может, тебе моя жизнь в театре представляется каким-то восхождением. Со стороны многим кажется: вот счастливчик, который постепенно, но все время вперед шел, поднимался. Ты знаешь, у меня есть такие "санитарные дни", я сам их так назвал. Живу, живу, а потом начинаю думать: что же я сыграл? и что это для меня? а не похожие ли это роли? Иной раз не могу понять - хоро-шо что-то или не так хорошо... Смотрю свой фильм, свою роль, вроде что-то нравится, а вроде и похоже на то, что было в предыдущей роли... Если я еду куда-нибудь, я не скучаю, потому что беседую сам с собой. В поезде кто книжку, кто что, а я вытаращусь в окно и начинаю о чем-то думать, о своей жизни. Даже сегодня вот проснулся в семь часов и до девяти лежал и обдумывал свою жизнь и скоро, конечно, на искусство перекинулся... Фальстафа хочу сыграть. А что будет, сумею ли? Часто я считал, что неправильно что-то у меня в жизни складывается, искал выход. Молодыми актерами ходили мы до ночи от театра (Театр имени Станиславского на улице Горь-кого) до моего дома (недалеко от площади Маяковского), приходили ко мне ночевать, неделями не расставались - и все мы по улице идем, и спорим, и разговариваем о нашей профессии. Сейчас в театрах полегче: молодые ребята роли получают с ходу, а тогда было сложнее - то ли пьес ставили меньше, то ли совсем мы были беспомощные, и я в частности. После училища год я был в Театре Дзержинского района, а с сорок восьмого - в Театре имени Станиславского, а первую большую роль - Лариосика в "Днях Турбиных" - я получил в пятьдесят четвертом...

Понимаешь, я начинал свою театральную жизнь в суровое время, был момент, когда театры закрывали, закрывались киностудии. Естественно, что в театрах было не совсем хорошо. Я даже помню нашу директрису - она до театра была прокурором, то ли судьей - тогда это было возмо-жно... Спектаклей ставили мало, а выпускали почтовые открытки и бумагу для писем с фотографи-ями из наших спектаклей. Это такой доход приносило, что спектакли и не нужно было ставить. Так вот, эта женщина, директор Театра имени Станиславского, при проведении очередного сокращения все на меня посматривала.

В течение скольких лет я, кроме массовок, ничего не играл. А потом пришел Яншин, прекра-сный артист Художественного театра, стал главным режиссером Театра имени Станиславского, и при нем я первые годы тоже ничего толком не играл. У меня стало появляться сомнение: правиль-но ли я сделал, что пошел в искусство... И были мысли бросить это дело совсем, хотя мне каза-лось, что я люблю очень театр. В том году мы поставили только один спектакль. Мы его даже, по-жалуй, года два ставили - "Чудаки" Горького. Яншин ставил, и больше ничего не репетировали. Можно сказать, я был готов отступить, почти отступил... Что значит отступить? Это когда человек не использует свои силы до последнего.

Вот ты говоришь мне: "Не знаю, хватит ли сил, получится ли, и вообще..." Голос твой мне не нравится. Ты что, неудачи боишься? А я, по-твоему, не боюсь? Искусство - риск, для народно-го артиста и для тебя, делающего первые шаги, искусство - риск. Если ты надеешься обойтись без синяков и шишек, оставь это дело, не начиная.

Я помогу тебе, у нас впереди почти два года. Ты еще в девятом классе будем заниматься, подумаем о репертуаре для тебя, посоветуемся, это чертовски важно - свой репертуар, в нем артист лучше, чем он есть.

Ты записался в секцию по фехтованию, теперь я понял, что неспроста. Молодец, очень при-годится - гибкость, ловкость, красота движения - азбука ремесла. Но всего важнее, Андрюша, подготовить свой дух. Как к полету в космос: готов на всё!

Ау! Слышишь меня?

Отец

Ленинград. 29.IX. 74

Андрюшенька,

что-то ты не весел, не бодр, или мне только показалось это по телефону? И еще не понял: почему надо тщательно скрывать твое желание поступать на актерский после школы? Что тут плохого, почему ты считаешь, что об этом не должны знать ни ребята, ни учителя, ни наши знакомые? Тебе, мой друг, явно смелости не хватает, а актерское дело требует лихости и отчаянности. Я, быть может, тоже не смелого десятка, но, когда надо было, чудеса храбрости показывал. Хотя бы в "Полосатом рейсе". Я, правда, в пасть к тигру не лез, как некоторые дрессировщики делают, но страха от зверюг полосатых натерпелся. Я хорошо помню съемки этого фильма. Помню, как мы приехали на корабль, красивый очень. Ко мне подошли режиссер, оператор и сказали: "Ты не волнуйся, мы придумали очень смешной эпизод. Посадим тебя в клетку, выпустим тигров и посмотрим, что будет". Я говорю: "Нет, я не согласен. У меня семья, маленький сын, я против". Меня, конечно, уговорили, ведь я же дал согласие сниматься в этом фильме. Сами все попрята-лись. Режиссер смелый, смелый, а сам залез на мачту, оттуда все видно - руководить легче. Оператор спрятался в железный ящик, выставил камеру. Посадили меня в клетку, выпустили тигров. Тигры подошли, понюхали и пошли дальше палубу осматривать. Тигры не бросаются - комедия не получается.

Режиссер кричит: "Дрессировщик, почему твои животные не бросаются на артиста?" - "Они к нему принюхались, - говорит, а сам запихивает ко мне в клетку живого поросенка и шепчет: - Леонов, возьми вилку, поколи поросенка, а то тигры на него не реагируют". Я говорю: "Тебе надо, ты и коли, у меня другая профессия".

Зато что творилось на палубе через минуту, когда тигры учуяли поросенка! Они его через прутья поцарапали, поросенок визжит, тигры от этого еще больше свирепеют. Я кричу, поросенка прижимаю. А поросенок от страха совсем обезумел, на меня стал кидаться.

Тигры рычат, поросенок визжит, я кричу: "Дрессировщик, стреляй, не то всех сожрут вместе с палубой".

Дрессировщик выстрелил, в воздух конечно, но тигрица Кальма от всего этого визга и грохота бросилась в море... Целый час ее спасали и спасли, конечно. Об этом случае много было написано в газетах и журналах - в "Огоньке", в "Юности", а молодой тогда писатель Юлиан Семенов даже написал повесть. Вот так-

Форумы Лотоса

Письма сыну.